Шеварднадзе под фотоприцелом – история уникальных кадров политика

– Ничего таинственного и загадочного. Снимок был сделан на свадьбе внучки, и танцует он с ней. Когда допущен в ближний круг, удается подсмотреть многое из того, что другому покажется необычным…

Я снимал Шеварднадзе двадцать пять лет. Это тысячи фотографий. Конечно, было много снимков «для протокола». Но самые дорогие – те, в которых энергетика, эмоции бьют через край.

Шеварднадзе, как и все люди, был очень разным. И фотографии с ним получались разные.

Вот эта была сделана буквально минут за пятнадцать до нового 1993 года. Один из самых драматичных моментов в истории новой Грузии. Абхазия. В Гальском районе погибли грузинские военнослужащие. Глава района, гамгебели, пытается объяснить Эдуарду Шеварднадзе, как все случилось. Но от этого не легче.

А тут совсем другая эмоция – встреча с директором Международного валютного фонда Мишелем Камдессю. Шеварднадзе сказал ему: «Я прилетел, чтобы доставить в ваш фонд деньги из Грузии». При этом надо знать, в каком бедственном положении находилась тогда страна. Оба расхохотались так искренне, что, забыв про этикет, я тоже не сдержался и чуть было не прошляпил кадр. К счастью, успел схватить пиковый момент.

Иногда удавалось поймать совсем уж личные моменты, когда человек остается наедине с собой. Обычный завтрак главы государства, например.

– Во всяком случае, держался очень естественно. Создавал вокруг себя непринужденную атмосферу. И главное, умел внимательно слушать, не давая почувствовать, насколько занят. Он и во время, скажем так, формальных встреч всегда выбирал момент, чтобы пошутить, снять напряжение, расположить собеседника.

С другой стороны, меня всегда поражало, насколько безошибочно и тонко он чувствовал, когда держать себя церемонно, когда шутить и прощать, а когда требовать и наказывать.

– Был один основной – искренность. Видя, что человек искренен и добросовестно старается делать свое дело, он готов был простить ему случайную ошибку или срыв. Но не дай бог, если кто-то, пусть даже очень близкий, стал с ним лукавить, попытался обмануть, ввести в заблуждение.

Не знаю, как это проявлялось в отношениях на государственном и политическом уровне – для меня эта сфера ограничивалась короткими фотосессиями – но в неформальном общении неискренность и лицемерие не сулили ничего хорошего. Он тут же все замечал. А наказание было, в моем понимании, ужасным – он просто терял к человеку интерес…

– Наши профессиональные контакты с ним начались, как это нередко бывает, с небольшого конфликта.

Я тогда отслужил в армии, закончил МГУ, фотожурналистику, вернулся в Тбилиси. Сразу же предложили работу в корпункте Агентства Печати Новости – АПН. На одном из первых заданий и выпало фотографировать Эдуарда Шеварднадзе.

Опыта официозных съемок у меня почти не было, и, похоже, я «достал» его своим «блицем». В какой-то момент Шеви махнул рукой в мою сторону и недовольно сказал: «Ну сколько можно!» Это стало уроком: ведь хорошая работа для журналиста – фиксировать, не мешая. Со временем я научился чутко улавливать, когда уже хватит, и сам подавал знак коллегам – выходим!

А труд журналистов, кстати, Шеварднадзе бесконечно уважал. Охотно брал их в поездки, всегда выкраивал минутку, чтобы пообщаться, иногда даже обласкать. Сложился своего рода ритуал: когда самолет взлетал, он непременно выходил в салон. Здоровался со всеми за руку, для каждого находил какие-то слова.

– Мягко сказано! Как-то в воздухе все забегали с озабоченными лицами – капитан, начальник управления авиации, стюардессы. Наш ИЛ-62 был не первой свежести, и, оказалось, что в одном из отсеков треснул иллюминатор. В любой момент могла произойти разгерметизация. Мы молча вжались в кресла. И тут появляется Шеви. Начинает шутить, веселить нас: подумаешь, стекло поменять – это ж минутное дело.

Трудно сказать, каких усилий воли ему это стоило. Но мы дотянули до Шеннона, и самолет ремонтировали не минуту, а целые сутки. А я тогда впервые понял, что значит для окружающих поведение лидера. Второй раз удостоверился в этом, когда мы попали под ракетный обстрел на госдаче в Сухуми. Журналисты как раз брали у него интервью. Начальник личной охраны вопросительно приоткрыл дверь в кабинет, но Шеви даже не взглянул в его сторону. Он и бровью не повел.

– Это как посмотреть. Во-первых, с Шеви это была не должность, а форма доверия. Параллельно я мог работать и как свободный фотограф. А во-вторых, если брать за основу то, что каждый отснятый кадр тут же становится историей, работа эта не только не ограничивает, но и расширяет творческие возможности. Фотографировать первое лицо – во многом значит писать летопись государства. Как же можно от такого отказаться?!

– Человек, обладающий такой огромной внутренней энергией, не может быть нефотогеничным. Достаточно посмотреть на снимки: они сделаны в разные годы и при самых различных обстоятельствах, но одинаково интересны. Фотографии он часто просматривал, но не припомню случая, чтобы хоть одну из них забраковал. Он вообще уважал профессионалов и без крайней необходимости не вмешивался в их работу. Это был его принцип. И еще момент. Одно дело – просто фотографировать, находить удачный ракурс, подбирать момент, выражение лица. И совсем другое – работать с личностью, с человеком, которого бесконечно уважаешь.

Признаюсь, что самые тесные отношения с Шеви сложились у меня уже после того, как он ушел в отставку. Я регулярно навещал его в Крцаниси, где он жил в последние годы. Причем, в это время я работал личным фотографом у высокопоставленной персоны новой власти – имени называть не стану.

Однажды Шеварднадзе спросил, не слишком ли общение с ним рискованно для меня? Я ответил: а чего мне бояться? Мол, отношения у меня с вами чисто человеческие. Я всю жизнь предан фотографии и никогда политикой не занимался. Он с грустью на меня взглянул и усмехнулся: ты поразительно тонко ухватываешь на снимках характер людей, но разбираться в людях так и не научился…

Кстати, через некоторое время меня с той работы погнали…

– Честно? Я был бесконечно рад. Иногда в силу инерции у нас не достает решимости что-то бросить.

Знакомо ли вам это чувство – работать, самостоятельно решая, что, когда, где и как снимать, писать? А теперь в моем архиве бесконечная цепочка дней из жизни независимой Грузии. Я самостоятельно издал уже 17 фотоальбомов, и все они полностью раскуплены.

– Не могу припомнить, чтобы у меня были конкретные мотивы. В семье никто фотографией не занимался. Однако еще школьником отец купил мне фотоаппарат. И не какую-нибудь там «Смену» или «Любитель», как у некоторых сверстников, а «Зоркий»!

– А потом я никогда не расставался со своим «Никоном».

Я очень ценю любые хорошие фотокамеры, но тут, видно, срабатывает своего рода комплекс. Как у скрипача, который, приноровившись к скрипке Амати, предпочитает играть на ней, а не на Страдивари.

И потом, собственно, всю жизнь я работал в жанровой фотографии. В это понятие я вкладываю не какое-то конкретное определение, скажем, репортаж, фотоочерк, портрет или просто снимок информационного характера. Для меня это стремление вдохнуть живое дыхание в любое изображение. Именно эту мысль я стараюсь донести до своих студентов.

А вообще-то, у меня в последнее время появились два новых хобби…

– Естественно. Съемка с использованием дрона. Это такие возможности! Я готовлю сейчас очередной альбом «Грузия с птичьего полета». И еще. Я открыл для себя удивительную прелесть пейзажной съемки, которой никогда раньше не занимался. Возможно, просто руки не доходили. А ведь в Грузии так много разнообразных прекрасных мест. Хочется все это охватить и собрать в одно целое.

С помощью фотографии, конечно.